Михаил Кликин — Консервы (Часть 2 из 2) (275)
- Зощенко! Эй, Зощенко!.. Зо-щен-ко! Я открываю глаза. - Горим?! Нет, вроде бы не горим, но от дыма першит в горле. - Зощенко! - Кузьмич хватает меня за руку. Он перепуган - лицо белое, губы серые, глаза безумные. - Так не должно быть! Слышишь, Зощенко?! - Место! - кричу я ему, словно собаке. - Займи свое место, радист! Я поправляю шлемофон. Перед глазами скачут радужные круги. Сколько я был без сознания? - Потери есть? Слышу Прохорова: - Шаламов оглох. У него кровь из ушей. Отлеживается тут. - Сам как? - Нормально, ваше высокоблагродье. - Танк цел? - Башню вроде бы заклинило. - А остальное? - Пока не знаю, не успел проверить.
Михаил Кликин — Консервы (Часть 1 из 2) (274)
- Зощенко! Эй, Зощенко!.. Зо-щен-ко! Слышь? Вставай! Я открываю глаза. Зощенко - это я. Разбудивший меня Кузьмич улыбается так, будто он только что в одиночку расстрелял из САУ отряд "Пантер". Глупость, конечно: Кузьмич никогда ни из чего не стрелял. Он свой испачканный мазутом нос не высовывает из ангара, где целыми сутками возится с танками. Он и спит тут же - в своем персональном фанерном закутке, в куче ветоши возле самодельного обогревателя, работающего на соляре. - Завтра на "фрице" пойдешь! - объявляет мне Кузьмич. - Откуда знаешь? - От верблюда. Кузьмич знает все. И никто не знает, откуда он все знает. - А на каком "фрице"? - На "Рыси". И я уже договорился насчет нового "Майбаха". Будет твоя "Рысь" прокачана по высшему разряду. - Чего? Как это - "прокачана"? - Да ничего, не парься. Вечно Кузьмич какие-то словечки новые в свой разговор вкручивает. Сам их, что ли, придумывает? - За мотор спасибо, - говорю я. - А тебе-то какой интерес? Мы с Кузьмичом хоть и приятели, но не настолько близкие, чтоб он так обо мне заботился.
Ольга Громыко — Один к двум (Часть 2 из 2) (273)
Спустя три часа Трий понял, что погорячился насчет телег. Ни одна по тракту так и не проехала. Оставалось только надеяться, что они идут к жилью, а не от него. Гнедой более-менее приноровился ковылять на этом пятипалом убожестве, чувствуя себя большим калекой, чем если бы ему прокололи сухожилия. Пятки жгло углями, зверски болела поясница - спину приходилось держать по-другому, и хотя "стараниями" мага его позвоночник обрел нужные изгибы, жеребец постоянно забывался и откидывался назад, каждый раз еле избегая падения.
Ольга Громыко — Один к двум (Часть 1 из 2) (272)
Косуля лежала на дне расселины, и Трию только и оставалось бессильно ругаться у обрывистого края. Узкий ручеек тянул из пятнистой тушки алые разводы, неестественно вывернутая голова злорадно пялилась на охотника остекленевшим глазом, заставляя усомниться, что послужило причиной гибели - безоглядный прыжок или торчащая в боку стрела. Вкрадчивый шепот осыпи заставил Трия отпрянуть. Вот проклятая тварь! Нашла где издохнуть. Он и так весь в мыле, а теперь придется тащиться домой за веревкой - час туда, час обратно, и то если его не припрягут к какому-нибудь делу на благо общины. Приметное черно-рыжее оперенье стрелы не убережет добычу от случайного прохожего, скорее наоборот. Трий и так имел право только на пятую часть туши, остальное придется отдать племенным: им, дескать, есть на что тратить силы...
Бертрам Флетчер Робинсон — Битва у моста через ручей (Часть 2 из 2) (271)
Мальчик знал о белом знамени всё. Папа рассказывал ему, что это не только и не столько флаг сдачи, но прежде всего, знак переговоров. Под белым знаменем встречаются, чтобы решать вопросы войны и мира, но пока те, кто собрались для переговоров остаются под ним - никакая война не возможна. Во всяком случае, если эти люди хоть как-то дорожат своей честью. Белое знамя защищает даже вражеских герольдов прибывших с объявлением войны. И теперь, когда окончательно стало ясно, что люди доверявшие чести своих врагов попали в предательскую засаду, окружены и обречены, мальчик чтобы не видеть этого позора закрыл глаза руками.